Печальная береза
У моего окна,
И прихотью мороза
Разубрана она
Эти начальные строки хрестоматийного стихотворения многие, наверное, помнят с детства. Для кого-то, быть может, именно с них начиналось познание русской поэзии. Но многим ли известно, что у элегической березы был точный адрес. И не сельский, как можно подумать, а городской, московский, якиманский. Она росла на Малой Полянке, где ныне владение 12. Здесь автор стихотворения А. А. Фет (1820 — 1893) провел годы, определившие его дальнейшую судьбу. На днях исполнилось 190 лет со дня рождения поэта…
В 1839 г. в Московском императорском университете на юридическом факультете появился студент со странной для русского уха фамилией Фет и простонародным именем Афанасий. Не совсем обычным было и происхождение юноши. Отец — богатый помещик Афанасий Неофитович Шеншин. Мать была родом из Германии. Их совместная жизнь не была соответствующим образом оформлена и официально признана. Поэтому когда в отцовском имении «Новоселки», затерянном в черноземной глуши под Мсценском, на свет явился мальчик, законно унаследовать фамилию, дворянские права и общественный статус отца он не мог. Через два года родители обвенчались в православной церкви, но закон есть закон: лишь на склоне лет знаменитый поэт испросил монаршее разрешение значиться в роду Шеншиных. Фамилию же матери, точнее ее первого мужа дармштадтского подданного Иоганна Фета он сохранил до конца жизни. И обессмертил ее.
Подобные семейные коллизии обычно глубоко отпечатываются в душе ребенка, заставляют его задумываться о своей особости, рано пробуждают индивидуальность, жажду самопознания. И нередко выводят на стезю творчества. Достаточно вспомнить рыцаря русской лирики В. А. Жуковского — внебрачного сыне помещика и пленной турчанки. Кстати, добрейший Василий Андреевич поучаствовал в судьбе Афанасия Фета, дав рекомендательное письмо, с которым тот был принят в немецкий пансион в городе Верро Лифляндской губернии (ныне эстонский Выру). Здесь и продолжилось образование, начатое в отчем доме. К тому времени мальчик уже побывал проездом в Москве. Останавливались на Тверской, в гостинице Шевалдышева.
Тогда город Афанасию не слишком глянулся — огромен, но по провинциальному разбросан и неблагоустроен. Тем не менее, именно в Москву возвращается юноша после пансиона. Готовясь к университету, поступает в школу знаменитого историка, писателя и публициста М. Погодина в его усадьбе на Девичьем поле. Первые литературные опыты Фета замечают Гоголь и все тот же Жуковский. Погодинская школа под началом маститых учителей и в окружении книг и древностей пошла впрок: экзамены в университет были сданы с блеском. Фет поступает на юридический факультет, но вскоре переходит на словесное отделение философского и оказывается в сердцевине интеллектуальной жизни Москвы: вокруг лучшие профессора и сверстники, многим из которых суждено прославиться. Афанасий Фет особенно близко сходится с однокурсником Аполлоном Григорьевым, москвичом, сыном дворянина «из простых» и дочки крепостного кучера, будущим чудесным поэтом. В начале 1839-го поселяется в родительском доме друга за Москвой-рекой на тишайшей Малой Полянке в приходе храма Спаса в Наливках.
Это был скромный ампирный особнячок из тех, что в изобилии появились на московских улицах и переулках после пожара 1812 г. Каменный подклет, в котором помещались кухня, кладовые и людская, служил основанием деревянного парадного этажа, представлявшего собой по воспоминаниям Фета, «венок комнат, расположенных вокруг печей». Дом венчал мезонин. В усадьбе, отгороженной от улицы глухим забором с вечно запертыми воротами, был уютный сад. Здесь и росла плакучая береза, на которую выходило окно Фета, поместившегося рядом с другом в низеньких и тесных антресолях дома.
Григорьевы-родители в своем единственном Полошеньке души не чаяли и, зная его страстную и стихийную натуру, боялись далеко отпускать от себя. Зато дом свой для друзей и знакомцев любимого чада открыли широко. По воскресениям здесь собирались молодые люди, имена которых впоследствии украсят летопись русской культуры. Завсегдатаями посиделок на григорьевских антресолях были поэты Я. Полонский и Л. Мей, писатель А. Писемский, будущие профессора университета историк С. Соловьев и правовед К. Кавелин, скульптор М. Рамазанов, композитор и музыкальный критик А. Дюбюк, актеры П. Садовский и И. Горбунов. С соседней Житной из отцовского дома пешком приходил юный А. Островский, гимназист, затем студент, сразу же ставший центром кружка.
Молодежь от души веселилась и спорила о высоких материях за чаем и сливками, сдобренными калачами, лимоном и сухариками, которые старики Григорьевы беспрерывно целыми подносами посылали наверх.
«В небольших комнатах стоял стон от разговоров, споров и взрывов смеха. При этом ни малейшей тени каких-либо социальных вопросов. Возникали одни отвлеченные и общие: как, например, понимать по Гегелю отношение разумности к бытию?» Звучали гитара, романсы и песни и, конечно, первые стихи и первая проза еще не знаменитых авторов. В их числе был и Фет. Впоследствии он писал, что «университетское общение, и знакомство со всевозможными поэтами сгущало мою нравственную атмосферу и, придавая ей в то же время определенное течение, требовало настоятельно последнего исхода».
В 1840 г. выходит первый сборник стихотворений Фета «Лирический пантеон». Вскоре стихи студента стали появляться в литературных журналах, причем диаметрально противоположного направления: и в почвенно-консервативном «Москвитянине» Погодина, и в либерально-продвинутых «Отечественных записках», где верховодил Белинский. Последний, кстати, назвал Афанасия самым даровитым из московских поэтов. Тот, в свою очередь, грудью вставал на защиту Белинского от охранительной критики.
Впоследствии, став богатым помещиком, заматерев в консерватизме и замкнувшись в храме чистого искусства, Фет будет с иронией отзываться о своих юношеских либерально-демократических порывах. Да вряд ли и тогда они шли из глубин души. Лучшие стихи той поры — «Чудная картина…», «Печальная береза» «Зеркало в зеркало с трепетным лепетом…», «Облаком волнистым…», «Я пришел к тебе с приветом…», «Когда мои мечты за гранью прошлых дней…» бесконечно чужды всякой публицистичности, злобы дня. В них та мистическая вечная женственность, «нетленная красота в окружении веры и вера в окружении красоты», о которых позднее скажет А. Блок, считавший Фета наряду с Тютчевым, Полонским и Соловьевым «великим учителем», апостолом новой поэзии. Но в самой готовности к глубоким переживаниям, в способности оставаться собою, растворяясь в любви и созерцании, угадывалась сильная натура.
«Этот мудрец с мальчишества, мужественный и умелый в житейских делах, с железною волей!» — писал о Фете тот же Блок. Он же назвал его «демоном искусителем» Аполлона Григорьева. Во многом под влиянием друга Полошенька решился вырваться из родительских объятий и начать самостоятельную жизнь. Он бежал из отчего дома в Петербург. Фет остался заканчивать университет. Лишь в 1844-м он покинул гостеприимный григорьевский дом на Малой Полянке, чтобы поступить на службу офицером в Орденский кирасирский полк и уехать в глухую провинцию. Праздник молодости прошел, начались житейские будни.
Много позднее, возвращаясь памятью к тем годам, Фет писал «Дом Григорьевых был истинною колыбелью моего умственного «я», здесь произошло мое перерождение из бессознательного в более сознательное существо».
Но поэту было суждено еще возвратиться в эти края, в Якиманскую часть. Став уже популярным литератором, выйдя в отставку, в августе 1857 г. он женился на Марии Петровне Боткиной. Она была дочерью легендарного Петра Кононовича Боткина, основателя крупнейшей в России чаеторговой фирмы, отца 25 (!) детей, и сестрой Василия Петровича, талантливого публициста и литературного критика, а также еще нескольких знаменитых братьев.
Молодые осели в Москве. После долгих поисков Фет нашел подходящее место для семейного очага — дом Е. И. Сердобиной на углу Малой Полянки и Фроловского переулка. Видимо взыграли воспоминания о былом. Не случайно, наверное, в стихотворении «Был чудным майский день в Москве…», написанном в том же 1857-м, Фет явно обращается к поре своей юности:
Я под окном сидел влюблен,
Душой и юн, и болен.
Как пчелы звуки вдалеке
Жужжали с колоколен.
Теперь, много лет спустя, поэт вкушал тихое семейное счастье совсем неподалеку от памятного григорьевского особнячка. В доме Сердобиной он снял роскошный бельэтаж с каретным сараем и конюшней о трех стойлах. Днем прилежно переводил Шекспира, писал стихи. Вечером чаевничали. Феты были
Толстые стали завсегдатаями фетовских музыкальных четвергов, собиравших цвет московского культурного общества. Осенью 1857 г. у Фетов на Малой Полянке останавливался И. С. Тургенев. И, конечно, бывал в «сердобинке» друг юности Аполлон Григорьев. Так продолжалось до весны 1861-го, когда Фет отказался от аренды дома и переехал в орловское имение. Там он поселяется надолго, бывая в Москве лишь наездами. Но в конце жизни все же возвращается в город своей юности и своего счастья. Остаток дней проводит на Плющихе. В Москве Фет и умер.
Сегодня от фетовской Малой Полянки остались лишь воспоминания. Не так давно снесен дом Григорьевых. На его месте добротный кирпичный новострой 1990-х. Нет и дома Сердобиной на Малой Полянке, 3, и Фроловского переулка, на который он выходил одним из фасадов. Ныне здесь унылое здание телефонного узла. Еще в 1930-м разрушена церковь Спаса в Наливках. Но слой памяти не стерт до безжизненного материка. Стоит на Малой Полянке старинный усадебный дом, когда-то смотревший окно в окно григорьевскому особнячку. Древние камни Спаса в Наливках и сейчас видны в основании ограды жилого квартала и дворовой детской площадки. А на
Борис Арсеньев, Якиманка.ru
* * *
Печальная береза
У моего окна,
И прихотью мороза
Разубрана она.
Как гроздья винограда,
Ветвей концы висят,-
И радостен для взгляда
Весь траурный наряд.
Люблю игру денницы
Я замечать на ней,
И жаль мне, если птицы
Стряхнут красу ветвей.
