Свет в ночных окнах... В нем теплота дома, где ждут, помнят, любят. Сегодня трудно поверить, что во времена иные то мог быть знак беды. На исходе 1930-х в Доме на набережной, когда среди ночи в окнах квартиры вдруг загорался свет, соседи понимали - там непрошеные гости, идет обыск и скоро жилище опустеет. В Москве не было другого здания, в котором бы так часто загорались зловещие огни... Не случайно в черном юморе тех лет оно фигурировало под аббревиатурой ДОПР, что расшифровывалось и как Дом правительства и как дом предварительного заключения. Около 800 репрессированных жителей, из них 344 расстрелянных, множество погибших в лагерях и тюрьмах, преждевременно ушедших из-за гонений и травли. Такие данные приводятся в книге «Дом на набережной. Люди и судьбы» (издательство «Возвращение»). Ее автор, Татьяна Ивановна Шмидт, давний и скрупулезный исследователь темы. Знаменитому дому она человек не чужой - много лет жила в нем, была в числе основателей здешнего замечательного музея, в котором работает и поныне.

Книга, небольшая по объему и, казалось бы, узко специальная по содержанию, касается вопроса фундаментального - как излечить тяжелейшую травму нашего самосознания. Историческая память для общества - что для земли - вода. Перекрой ее течение глухой плотиной и иссушенная почва перестанет плодоносить. А запертая в резервуар вода застоится, помутнеет, но в конце концов, накопившись, вырвется из плена всесокрушающим потоком. Так случалось и в нашей истории. Попытки похоронить память о массовых репрессиях в СССР закончились крахом. Плотина, затрещавшая во времена «хрущевской оттепели», рухнула в годы «перестройки» и на нас обрушилась лавина, которая смела и строй, и прежнюю идеологию, а заодно и страну и веру многих во что-либо. Но стихия всегда возвращается в естественные берега, к своей созидающей сущности. Половодье фактов и домыслов, правды и лжи о трагедиях нашей истории тоже входит в русло научного знания. Среди свидетельств тому - и книга Т. И. Шмидт. Это не публицистика, не художественный вымысел, а документальное исследование. В его основе архивные и опубликованные источники, материалы общества «Мемориал», свидетельства очевидцев и участников событий.

Для изучения социально-политических процессов в СССР жители Дома на набережной - уникальная фокус-группа. Прописка по адресу улица Серафимовича (до 19ЗЗ г. Всехсвятская) 2 означала принадлежность к советской элите. Как формировалось ядро тогдашнего общества, что собой представляло, какие метаморфозы претерпевало можно судить по составу и судьбам обитателей «жилкомбината» на замоскворецком Болоте. Основное внимание в книге сконцентрировано на феномене политических репрессий, до сих пор не получившем внятного объяснения в исторической науке и не осмысленном в полной мере обществом. Аресты в доме начались вскоре после его заселения. «Пионерами» стали в 1932 году молодые люди с громкими революционными фамилиями Вадим Осинскй и Андрей Свердлов. С тех пор репрессии на прекращались. Кульминацией были годы «ежовщины» - 1937-1938. Их горький и еще не до конца подведенный итог для дома: арестовано 435 жителей, из них расстреляно 248. Затем наступил, резкий спад. Однако и в военное и в первое послевоенное время аресты и расстрелы продолжались. Все это было похоже на самоуничтожение. «Чисток» не избежала ни одна группа правящего слоя СССР. Огромные потери понесли партийные структуры. Из 26 избранных в члены ЦК ВКП(б) на ХVII съезде жителей дома было расстреляно 17. Партийные и комсомольские деятели, старые революционеры, коминтерновцы...

В мортирологе имена известные тогда всем: П. Постышев, А. Рыков, А. Косарев, И. Пятницкий, В. Чубарь, Р. Эйхе, К. Радек … Дом окнами на Кремль стал преддверием Лубянки, Лефортова, ГУЛАГа для целой вереницы госчиновников высокого ранга - наркомов, министров, их заместителей, начальников главков, директоров предприятий и организаций. Была буквально срезана верхушка Красной Армии. Погибли маршалы М. Тухачевский и В. Блюхер, видные военачальники А. Корк, И. Федько, И. Кутяков, Г. Базилевич, Б. Горбачев, бывшие и действующие руководители советской авиации Я. Алкснис, А. Локтионов, Я. Смушкевич, П. Рычагов, флота - В. Зоф, Р. Муклевич, М. Викторов, В. Орлов, военной разведки - Я. Берзин, С. Урицкий, И. Проскуров. Выжил в недолгом, но жестоком заключении К. Мерецков, будущий маршал. Арестам подверглись и представители советской интеллигенции: биохимик Б. Збарский, режиссер Наталья Сац, редактор «Известий» И. Гронский. Погиб журналист Михаил Кольцов. Мясорубка репрессий неумолимо затягивала в себя и тех, кто ее обслуживал. Среди них «основатель ГУЛАГа» М. Берман, видные чекисты С. Реденс, И. Леплевский, В. Меркулов, Б. Кобулов, а также Л. Берия (тоже промелькнувший в истории лома).

Гибли бывшие и скрытые оппозиционеры, гибли и верные сталинцы, опора режима, даже в момент казни славившие вождей и строй... А сколько пострадало обычных людей, никак не причастных к власти и политике, родственников репрессированных, таких как Юра Трифонов, будущий писатель, в юности лишившийся расстрелянного отца и надолго разлученного с арестованной матерью.

Книга Т. И. Шмидт, оставаясь в рамках локального исследования, воздерживается от обобщающих выводов о природе и логике репрессий. Но дает богатую пищу для размышлений. Эпоха кровопролитных войн и революций, захватившая первую половину ХХ века, разрушила или потрясла устои традиционного общества, развязала стихию насилия и катастрофически понизила цену человеческой жизни. Когда торжествуют принципы «кто не с нами, тот против нас» и «нет человека - нет проблемы» социально-политические противоречия и конфликты, неизбежные в пору коренных преобразований, разрешаются методами массового террора. Это явление международное и, увы, исторически типичное. Одно из счастливых исключений - Россия рубежа ХХ-ХХI вв., сумевшая при переходе к новой формации избежать разгула репрессий. Видимо, история все-таки чему-то учит.

Книга Т.И. Шмидт - из тех, что позволяют лучше усвоить горькие уроки. Языком документов, без излишнего пафоса, и от того особенно убедительно, повествование рисует трагические судьбы конкретных людей, складывающиеся в картину большой народной трагедии. Сегодня подчас слышишь - надо ли бередить старые раны. Но вспомним исповедальные пушкинские стихи:
И с отвращением читая жизнь мою
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.

Трагедия - это и очищение, выстраданный завет потомкам, пример стойкости и мужества человека в нечеловеческих обстоятельствах. Таких свидетельств в книге немало. Вопреки всему люди оставались людьми, а страна, преодолев кровавый поток, продолжила свой исторический путь...

Борис Арсеньев, Якиманка.Ru