ЧАС МАРОДЕРОВ

Одновременно с пожаром – и даже еще до него – начался невиданный грабеж города. Несмотря на то, что основная часть наполеоновской армии была выведена на окраины Москвы и за ее пределы, солдаты по одиночке и группами уходили в город на поживу. Грабили все и всех – частные дома и лавки, церкви и склады, русских и иностранцев. Ограблены были даже многие французы, постоянно проживавшие в Москве. Бесчинства особенно усилились, когда Наполеон покинул Кремль. «Никогда не видел более ужасающего зрелища: город больше Парижа преданный огню и грабежу» – с горечью писал о тех днях один из французов.

Замоскворечье и окрестности занимали части 5-го Польского корпуса Понятовского и, частично, 1 -го корпуса маршала Даву. Солдаты этих соединений и составляли основную массу здешних мародеров. К ним присоединились и наполеоновские гвардейцы. На Якиманке лишь церковь Дмитрия царевича в Голицынской больнице избежала визита незваных гостей. В храме Иоанна Воина мародеры пробили пол в алтаре в надежде обнаружить подземелье с сокровищами. Несколько раз они врывались в богадельню при церкви, грабили обитавших там старушек, угрозами и побоями пытались выведать у них место, где спрятана церковная утварь. Одну богаделку зарубили насмерть тесаками. Пыткам подверглись священник церкви Троицы на Шаболовке, некий купец, которого бандиты приняли за священника храма Иверской Богоматери на Ордынке и многие другие....

Но самым нестерпимым для москвичей было осквернение святынь. В церкви Вознесения за Серпуховскими воротами французы развернули скотобойню. В якиманских краях тоже напакостили: в храмах Иоанна Воина, Петра и Павла, Воскресения в Кадашах устроили конюшни. В Петропавловском храме на Якиманке варвары стреляли по иконам из ружей. Вот какую картину увидел москвич, заглянувший в те дни в церковь Козьмы и Дамиана в Кадашах: «Посредине храма пылал костер, вместо дров горели осколки икон, над огнем лежал на камнях железный лист, на котором пели картофель». В алтаре стояли лошади: на одной из них вместо попоны была накинута священническая риза, а другая ела овес из купели для крещения.

Многие французские солдаты устраивали в храмах подобие стоянки: они панически боялись диверсий и справедливо полагали, что русские не станут взрывать церкви. Страх наполеоновских солдат был вполне обоснован. Вокруг Москвы и внутри нее шла беспрерывная жестокая партизанская война.

Жители нападали на солдат, поджигали дома, где они располагались. Глубоко в город проникали русские разведчики и целые казачьи отряды. Так у самых Калужских ворот казаками были перебиты неприятельские гусары, остановившиеся в одном из домов. По свидетельству очевидцев казачья база располагалась невдалеке, за Донским монастырем. Говоря о поведении москвичей в это время, одни из французских мемуаристов отмечал: «Мы не могли не восхищаться высоким самопожертвованием жителей этого города».

ПОСЛЕ ПОЖАРА

6 сентября (здесь и далее даты по ст. стилю) 1812 года сухая погода в Москве сменилась дождем, и огонь начал утихать. Наполеон вернулся в Кремль. 8-го пожар в городе в основном закончился - гореть было уже нечему. Мародерство же продолжалось и даже приобрело «организованные» формы. Наполеоновские корпуса грабили город по очереди. Дисциплина стремительно падала. Даже императорские гвардейцы устроили настоящий торг награбленным, за что получили в армии прозвище «московских купцов». Солдаты уже плохо слушались приказов и больше думали об обогащении.

Наполеон понимал, что от порядка в городе зависит судьба его армии. Военным губернатором Москвы он назначил маршала Мортье, гражданскими делами заведовал генерал Лессенс. Для текущего управления был создан муниципалитет, в котором лишь треть составляли русские.

Городским головою стал купец I гильдии, владелец дома на Якиманке П.И. Находкин. Вступая в должность, он первым делом заявил: «Я никогда ничего не сделаю против моей веры и моего Государя». Во все полицейские части, в том числе и замоскворецкие, были посланы комиссары - французские офицеры.

Однако хаос и бесчинства в Москве прекратить так и не удалось. Муниципалитет, в который русских загоняли подчас под угрозой расстрела, фактически самоустранился от серьезной работы. Унять разбушевавшуюся солдатню было уже невозможно. Даже после неоднократных суровых предупреждений грабежи продолжались. Так, полицейский комиссар Якиманской части 23 сентября сообщал о нападении мародеров на дома купца Плетнева и дьякона церкви Успения в Казачьем.

Французам так и не удалось наладить торговлю – подмосковные крестьяне бойкотировали призывы оккупационных властей привозить в Москву продовольствие и фураж. Фуражировка же вокруг столицы была сопряжена с большим риском из-за партизан.

Последние дни пребывания французов в городе оказались очень тяжелыми для москвичей. Надвигался голод. Некоторые смельчаки добывали продовольствие, ныряя в воду за прокисшим зерном с потопленных барок. «Все были смертельно бледны, исхудалы, почти раздеты, а медленная походка говорила об их чрезмерных страданиях» – свидетельствует очевидец. Многие черпали душевные силы в церкви. В Замоскворечье два храма – царевича Дмитрия в Голицынской больнице и Петра и Павла на Якиманке – продолжали службы (на них запрещалось читать молитву о «нашествии супостатов»), священники ходили по окрестностям исповедовать больных и крестить младенцев. Одинокий звон колокольни Петропавловской церкви среди разоренного Замоскворечья производил на москвичей потрясающее впечатление.

Борис Арсеньев, Yakimanka.ru

Продолжение следует