НЕПОБЕДИМАЯ И ЛЕГЕНДАРНАЯ

Доблестный командный корпус Вооруженных сил СССР покрыл себя немеркнущей славой, победив самую сильную армию мира. Это главная истина. Все же остальное – досужие потуги тщеславного писаки, который позволяет себе без зазрения совести мазать наше героическое прошлое черной краской. Варианты возможны, на ярлыки мы все мастера. Но что они изменят в сути тех трагедий армии, ее офицерского корпуса, о которых мы ведем речь и которые, к слову, никогда не упоминались, не изучались в безбрежной советской историографии? Да и сегодня для многих наших соотечественников они явятся откровением. Никто и никогда не вычленял и не анализировал страшных трагедий советского воинства! Зато сколько же было наворочено приторно-сладкой идеологической лжи вокруг «несокрушимой и легендарной»! И в результате нам приходится ныне пересматривать едва ли не каждое событие, так или иначе связанное с ее действительно героической и вместе с тем трагической историей.

Нет, похоже, мы до сих пор не понимаем, что наше искривленное прошлое каким-то непостижимым образом аукается в нашем настоящем. Мы расплачиваемся сегодня за собственную изуродованную историю, хотя боимся признаваться и в первом, и во втором. Нам бы хотелось забыть как страшный сон то, что воевали под сенью нечеловеческого приказа № 227, что использовали на некоторых фронтах заградотряды, силы которых порой были почти равноценны наступающим войскам. Ни одна армия мира не знала столь массового применения штрафных подразделений. (Всего в 1944 году в Красной Армии имелось 11 штрафных батальонов по 226 человек в каждом и 243 штрафные роты по 102 человека в каждой. Среднемесячная численность армейских отдельных штрафных рот в 1944 году на всех фронтах колебалась от 204 до 295. Наивысшая численность армейских отдельных штрафных рот (335 рот) была достигнута 20 июля 1943 года. Пожалуй, только мы расценивали своих пленных как предателей (а это – миллионы человек), и лишь мы считали поголовно всех оставшихся на оккупированной территории преступниками. И не только в годы войны, но и десятилетия после нее. Кто из старшего поколения не помнит анкетного пункта: «Были ли вы и ваши родственники при оккупации»? Наверное, только наши военачальники могли молчаливо одобрять и безропотно выполнять указания Верховного по организации наступления и операций не тогда, когда они стратегически созревали, а к датам революционных праздников или к годовщинам самой же армии.

Долгие годы мы обладали каким-то уникальным, непостижимым фасеточным зрением, которое фиксировало только «славные успехи социалистического строительства в стране» и напрочь игнорировало все катаклизмы, нелепости, несуразности, вопиющие просчеты и глупости, сопутствующие этому строительству. Всем своим бедам, всем творимым нами безобразиям мы сами или за нас другие находили удовлетворительные объяснения. И никто никогда не задумывался над одним потрясающим воображение обстоятельством: даже самый полный, самый и самый светлый коммунизм не может быть оправдан теми миллионами жертв, которые принесены нашим народом в самом начале пути к этому общественному устройству. Семь десятилетий его защищала своими штыками и своими жизнями армия, разъедаемая изнутри партийно-политическим ханжеством, лживостью и прочими пороками, так характерными для той нашей действительности. И то была пятая вялотекущая трагедия советского воинства.

В старой русской армии тоже с лихвой хватало недостатков, не будем ее идеализировать. И общество относилось к ней, как уже говорилось, не всегда доброжелательно. Встречались в ней и нездоровые взаимоотношения между старшими и младшими офицерами. Вспомним хотя бы «Поединок» Александра Куприна. Но массового, устойчивого характера (как в советских Вооруженных силах) они не носили. Прежде всего из-за обостренно развитого чувства собственного достоинства офицеров, из-за их образованности и воспитания. Далее, в старой армии были очень сильны демократические традиции того же офицерского корпуса. Наконец, русский офицер во все времена практически мог подать в отставку, когда сочтет нужным, и при этом знал, что ни он, ни его семья не останутся без средств к существованию. Уж не говорю о том, что, находясь на службе, он мог сам или с семьей запросто поехать на отдых в Швейцарию или Францию. Всех этих и еще многих других привилегий советское офицерство было лишено напрочь. За время правления Сталина и за многие года после него в армии царило невежество убогих духовно, интеллектуально и нравственно, но очень исполнительных людей. Они подбирали себе соответствующих заместителей и наследников. А известно: если на место начальника приходит заместитель, наполовину наделенный способностями шефа, то через три смены в руководящем кресле уже сидит круглый дурак.

ПОЛИТИКА И АРМИЯ ЕДИНЫ

Все послесталинское советское руководство никогда не понимало, что армия не только военные мундиры, техника, численность войск, о чем, кстати, проявлялась повышенная забота всегда. Армия – это важнейший, если не главный институт политики. И для того, чтобы он действовал надежно, эффективно, необходимы настоящие военная наука, военное искусство, военное дело, надежная социальная защищенность служивых людей. Все это в советской стране имелось. Только больше – на бумаге, на словах, в бесконечных лживых декларациях. Но не на деле.

Много ли было у нас видных советских военных ученых? Единицы. Встречались ли офицеры, свободно разговаривающие на нескольких европейских языках? Нет. Между тем по числу «остепененных» военные занимали место в первой пятерке. Особенно много кандидатов и докторов наук в погонах было по истории КПСС, марксистско-ленинской философии, научному коммунизму, политической экономии. Но надо ли говорить, что вся эта так называемая наука – фикция чистой воды, фата-моргана, вселенское надувательство.

О социальной защищенности военнослужащих говорить не приходится, поскольку сам этот термин появился лишь в постперестроечные годы. А до тех пор офицер мог обслуживать современнейшую баллистическую ракету, плавать на атомной подводной лодке, летать на лучшем в мире бомбардировщике, но жить при этом в бараке, наспех сколоченном еще в годы войны. А могли его элементарно выбросить на улицу без средств к существованию, как это случилось при Никите Хрущеве. В три приема (1955, 1958 и 1960 годы) он сделал бомжами 2,5 млн. военных людей! И то была пятая трагедия советского воинства. Ни один социально значимый вопрос, касающийся судеб офицерства, никогда не был решен в Советском Союзе.

Наконец, у советских офицеров не существовало даже такого понятия, как подача в отставку. Если служба у кого-то, не дай бог, не заладилась, то покинуть ее можно было: а) по болезни; б) через суд; в) по «аморалке» (пьянка, драка, развод). Поэтому на протяжении семи десятилетий советские офицеры были как крепостные. Их служебное положение, как правило, определялось прихотью вышестоящих начальников и никогда не регулировалось в законодательном порядке.

В самом начале 90-х никто не заметил революции в военном строительстве. А заключалась она в том, что один капитан выиграл судебный иск к командующему войсками округа и получил причитающиеся ему деньги. Если бы, скажем, во времена Никиты Хрущева или Леонида Брежнева «офицер из окопа» только попытался подать в суд на командующего округом, то смельчака мгновенно упекли бы в психбольницу на всю оставшуюся его жизнь. При Сталине такого наглеца просто расстреляли бы.

Разумеется, многие советские офицеры и генералы не допускали сделок с совестью. Грешно их всех мазать черной или даже серой краской. Но, к сожалению, не высокие интеллектуалы (а они, конечно же, были!) определяли политику в армии и на флоте. Пятая трагедия завершилась в так называемые перестроечные годы, когда вместе с великим государством была уничтожена великая армия, что бы мы сейчас о ней ни говорили и ни писали. Никакие внешние враги ее одолеть не смогли, а внутренние с этой невероятной по сложности задачей справились успешно.

С началом потепления на международной арене встал вопрос о необходимости реформирования вооруженных сил. Нам и впрямь была не нужна столь громадная и столь дорогостоящая армия. Если бы эту истину осознали тогдашнее военное ведомство и министр обороны маршал Дмитрий Язов, если бы они взялись за дело радикальной реорганизации вооруженного потенциала страны, как подобает истинным патриотам, а не ограниченным временщикам, совсем бы по-иному пошло развитие событий и в стране, и в армии. Но этого не случилось и не могло случиться. Практически весь наш высший командный корпус вставал с упорством, достойным лучшего применения, поперек любым переменам.

Это поразительно, но практически никто из высшего советского генералитета не понимал, что вся их отжившая идеология, вся ценностная ориентация, их марксистско-ленинское мировоззрение вошли в непримиримое противоречие с интересами стремительно меняющегося общества, той же армии. Не понимал этого и министр обороны СССР Дмитрий Язов. Он безропотно шел в фарватере или, проще говоря, на поводу у Михаила Горбачева.

Мужественный человек и безусловный патриот Отечества, Дмитрий Тимофеевич со временем понял свою ошибку. Но ранее скрепя сердце выполнял поручения президента:

«Когда меня назначили министром, Горбачев вызывает меня и говорит: надо сокращать армию. Пять армейских управлений сократили. Сократили два управления военных округов – Приволжского и Среднеазиатского. Сократили несколько дивизий. И вместо всего этого создали военно-строительные соединения и объединения. Горбачев предложил: давайте создадим корпус для строительства в Нечерноземье. Создали корпус. Плюс к этому четыре железнодорожных корпуса работали тогда на народное хозяйство. Два корпуса БАМ строили, а еще два корпуса в Тюменской области к нефтяным вышкам железные дороги проводили. Одна железнодорожная бригада в Монголии трудилась, еще одна – в Азербайджане. Но этого ему показалось мало. Предлагает: давайте создадим рисовые бригады. Создали рисовые бригады, дивизии на Дальнем Востоке. Мы специально организовали два военных совхоза, которые для космонавтов и жителей Ленинска (Байконура) выращивали рис. А 500 военных отрядов работали на заводах промышленности. Особенно на химических предприятиях…
Организовывать военно-трудовые формирования заставляли потому, что никто на гражданке не хотел работать на трудных вредных объектах, вдали от цивилизации, от дома, семьи – у людей не было заинтересованности. Там работали только зэки и военные. Они не социализм строили, а феодальный строй реанимировали. За счет принудиловки. За счет военных строительных отрядов хотели возрождать страну. Но так не бывает. Это вызывало недовольство народа. Кто захочет жить в таком государстве? Вот и пошел народ за так называемыми демократами, поверил в них». (См. «НГ-политика» от 20.04.10.)

Приходится, увы, с горечью констатировать: ни одной серьезной встречной акции, свидетельствующей о том, что Вооруженные силы СССР не на словах, а на деле готовы к радикальным реформам, за время руководства Язова так и не было предпринято. Армейский материк стремительно тонул, как Атлантида, а потом и вовсе разлетелся на куски. И то была шестая трагедия советского воинства. Дальше появилась Российская армия. Но о ней уже другой сказ...

Автор – Михаил Александрович Захарчук – полковник в отставке, военный журналист

^{Источник: Независимая газета}