Карты Подмосковья, даже новейшие, порой устаревают еще до переиздания. Обозначенного на них проселка уже нет. Вместо него засеянное поле, сбегающее к глухому оврагу речки Перемойки. Но и с этой стороны Аким да Анна не спешили являться взору. Вокруг поля, да рощицы, да кустарник, да зубчатый лесной горизонт, никаких признаков жилья.
И вдруг в прозоре между купами деревьев возник и исчез церковный силуэт. Пара сотен метров – и дорога нырнула под густые старые кроны. Еще поворот – и мы на главной и единственной улице Аким-Анны. Несколько почерневших от времени, но вполне добротных русских изб с резными наличниками выстроились в ряд. Все утопает в зелени и цветущей сирени. Не видно ни глухих заборов, ни уродливых новорусских коттеджей, ни убогого дачного самостроя – повсеместных примет подмосковной современности. Подлинная, чудом сохранившаяся «есенинская» деревня – уже ради этого стоило проделать неблизкий путь. День сегодняшний присутствует в картине мелкими, не нарушающими образ деталями. Таксофоном под голубым козырьком, – из тех, что подмосковные власти наставили во всех медвежьих углах в качестве благодеяния к каким-то выборам, а подключить позабыли, – старенькой легковушкой у крылечка; грузовичком без кузова, застрявшим на обочине...
Село явно обитаемо, обихожено, но никого на улице встретить не привелось, а беспокоить в домах не хотелось. Лишь добродушная черная собака вышла из приоткрытой калитки, обнюхала чужака и, обернув морду к деревне, оповестила ее негромким беззлобным лаем о госте. Но никто так и не вышел.
Своим избяным фасадом Аким-Анна смотрит на юго-запад – на солнце, клонящееся к закату, на пустынные поля, поднимающиеся к дальнему лесу.
В этом пространстве одиноко царит храм. Он дал начало селу, наделил его редким именем. Погост свв. Иоакима и Анны – в просторечье Якиманский, с деревянной церковью в честь родителей Богородицы известен по письменным источникам с 1628 г. Но, несомненно, он много древнее. В XVII в. новые поселения такого типа, как правило, уже не появлялись. Старые же, теряя былое значение административно-торговых центров округи, либо исчезали, либо сохранялись в качестве духовных очагов, мест отправления культа. По-видимому, таким и был тогда Якиманский погост – деревянная церквушка, кладбище, несколько домиков священнослужителей да нашедших здесь приют «божьих людей» – -нищих, юродивых. Ни помещиков, ни крепостных...
Здесь крестили и венчали, отпевали и хоронили. Обитатели Аким-Анны жили подаянием и своим трудом на земле, вдали от мирской суеты, наедине с небом. Оттуда, свыше, однажды снизошло грозное знамение. В 1756 г. церковь сгорела «от молненого запаления». Выстроили новую, тоже в дереве. Лишь к 1833 г. прихожане из окрестных деревень скопили достаточно денег на каменный храм. Его освятили во имя праздника Введения Пресвятой Богородицы. В трапезной сохранили престол в честь свв. Иоакима и Анны. Прежним осталось и название погоста. Любопытно, что и в храме, давшем название нашей московской Якиманке, лишь придельный престол был посвящен свв. Иоакиму и Анне, а главный – празднику Благовещения. Каменную церковь построили на новом месте. Деревянную же впоследствии заменили памятной кирпичной часовней.
Извечный круг бытия прервался в XX столетии. Двадцать лет терпела советcкая власть «очаг церковного мракобесия» в Аким-Анне, пока не решилась закрыть храм. Последнего настоятеля о. Николая (Николая Ипполитовича Глаголевского) арестовали, обвинив в контрреволюционной деятельности. 15 ноября 1937 г. он принял мученическую кончину на Бутовском расстрельном полигоне. Была разрушена часовня на месте старой церкви, распахано древнее кладбище. Но сам храм, разграбленный, оскверненный, отданный на волю всем стихиям, выжил.
От домов до него две сотни метров бугристого луга, под которым безымянно покоятся прихожане многих поколений – забытые предки нынешних обитателей округи. Храм – надгробный памятник им всем... Кирпичный остов кажется древнее, чем на самом деле, и напоминает античную руину. Но еще можно распознать архитектурные особенности, которыми наделил свое творение неизвестный зодчий. Это некий сплав элементов общеевропейского ампира – позднего классицизма, вновь вошедший в моду в 1830-е годы псевдоготики и традиционных русских мотивов – «освященного пятиглавия», композиции в виде «корабля»... Мастер не слишком заморачивался чистотой стиля, не выкраивал по стандартным лекалам и смог создать нечто цельное, органическое и в то же время неповторимое. Здание выглядит грандиозным, сомаштабным былинному пейзажу этих мест. Но, подойдя ближе, понимаешь, что эта монументальность достигнута не размерами сооружения, а его умело найденным архитектурным решением.
Вблизи явственнее и раны, нанесенные храму – следы 70-летнего мученичества. Разрушены верх колокольни и три главки, крыша трапезной обвалилась, в алтаре зияет брешь. Но чтобы понять всю трагедию, надо войти внутрь. Храм открыт ветрам, где-то кирпичные арки висят в воздухе, под сохранившимися сводами вольно порхают птицы. Голые стены выщерблены, исписаны, покрыты копотью. Но, всмотревшись, замечаешь проступающие на них росписи. Видно, как упорно пытались их сбить, уничтожить, вытравить. Лики святых испещрены следами ударов.
Но сегодня эти поздние, вполне ординарные росписи смотрятся, словно Фрески Рублева, – столько в них неумирающей красоты и победительной одухотворенности. Сохранились и фрагменты прекрасной мозаики пола с меандровым орнаментом. Сколько же труда и средств понадобилась, чтобы в деревенской глуши на крохотном погосте появился такой храм! Затраченного, наверное, хватило, чтобы сделать жизнь округи безбедной, обновить дома и хозяйства, проложить хорошие дороги, построить школы и больницы. Но люди выбрали храм. Вне высшего смысла для них не было бытия. Вера помогла им выжить на суровой и скудной земле. Она сплотила их на дела, казавшиеся безнадежными и требовавшие самопожертвования. Благодаря ей, люди смогли превратить непроходимые леса и болота в благодатные угодья, освоить и населить край, сберечь его от врагов. Потом вера в прежний Смысл иссякла, и от нее отвернулись как от опасного заблуждения. «...Сила, скрытая в любви, когда любовь оставляет человека, превращается в насилие» – заметил однажды Пришвин, много, кстати, писавший об этих местах.
Но возникла новая вера. Она подвигала на дела не менее весомые. Пока так же не выветрилась. Край и сегодня во многом живет наследием того недавнего, слывущего благополучным времени: стоят, хотя и полупустые, фермы, обрабатываются поля, ползает старенькая сельхозтехника...
В нынешнем броуновском движении жизни умы и души по-прежнему взыскуют о Смысле. Многие возвращаются к покинутым берегам, к поруганным святыням. Вот и храм в Аким-Анне уже передан верующим, у него есть прихожане и настоятель. Они пытаются остановить разрушение. На руинах изредка совершаются службы. Ежегодно 22 сентября в праздник свв. Иоакима и Анны крестный ход шествует сюда от церкви соседнего Шеметова. (У нас на Якиманке памятного знака на месте разрушенной святыни не поставили до сих пор).
Под сводами сельского храма ощущаешь себя участником тысячелетней русской трагедии. Но высокая трагедия – это не только невзгоды и несчастия, это, прежде всего, путь сквозь отчаяние к очищению и просветлению. Все мы путники – вечно в дороге, даже если физически остаемся на месте. «Покой нам только снится…».
...Проселок за Аким-Анной поднимается все выше и выше. Оглядываясь, видишь, как уменьшается село, искалеченный храм, плакучая береза рядом с ним, как выплывают за ними туманные дали, как растворяется все это в бесконечном пространстве. Шесть веков назад пришел в эти края из недальней Троицы игумен Сергий, чтобы исполнить обет великого князя московского Дмитрия Ивановича, данный ему накануне Мамаева побоища, – в случае победы, основать святую обитель. На Дубне среди болот и лесов выбрал Преподобный место для жизни в трудах земных, умной молитве и внутреннем созерцании, где среди надмирного покоя – исихия – открылся бы праведнику Фаворский свет, небесный огонь, предвосхищающий Царствие Божие.
С тех пор прошли эпохи и поколения. Шевыкинский Успенский монастырь на Дубне исчез еще в стародавние времена. Но стоит над вечным покоем Аким-Анна. И до неба здесь по-прежнему близко…
