В январе 1942 г. победные реляции звучали в Кремле и Генштабе куда громче донесений о тяготах войск и тяжелых потерях. Казалось, окончательная победа не за горами. Сталин называл главной стратегической задачей «полный разгром гитлеровских войск в 1942 году». Для этого необходимо безостановочно и повсюду гнать врага, заставить его израсходовать резервы еще до весны, когда советская сторона сможет выставить новые свежие формирования. Развивая достигнутые успехи, Ставка планировала развернуть наступление практически по всему фронту: под Ленинградом, на Валдае, на московском и орловском направлениях, под Харьковом и в Крыму.
5 января 1942 года план обсуждался в Кремле. Сталин пригласил на совещание Б.М. Шапошникова, К.Е. Ворошилова, Г.М. Маленкова, Н.А. Вознесенского. Был вызван и Жуков. Он осмелился возразить против предлагаемых решений. Ему казалось нецелесообразным и даже опасным распыление сил сразу по многим направлениям. Жуков считал: бить врага надо, прежде всего там, где он потрясен, где не успел восстановить боеспособность войск, создать прочной обороны, а именно – под Москвой. Сюда и надо направлять стратегические резервы, хотя бы две свежие армии для Западного и по одной для Калининского и Брянского фронтов. Масштабы наступления на других направлениях Жуков предлагал ограничить.
Однако понимания у Ставки не нашел. Единственным, кто поддержал его, оказался Н.А. Вознесенский, лучше других знавший: скудные возможности тыла явно недостаточны для того, чтобы обеспечить техникой и боеприпасами одновременное наступление по всему фронту. Мнение Сталина, подкрепленное разработками Генштаба, естественно, перевесило. Спорить было бесполезно, тем более что западное направление в плане все же признавалось главным, приоритетным.
7 января Жуков и Конев получили директиву Ставки о немедленном , без всякой паузы, начале новой операции. Калининскому и Западному фронтам предписывалось прорвать немецкую оборону в районах Ржева, Волоколамска, Юхнова и ударами, сходящимися под Вязьмой, «окружить, а затем пленить или уничтожить всю можайско-гжатско-вяземскую группировку противника».
Грандиозность замысла не была обеспечена адекватными средствами исполнения. Войска Жукова и Конева не имели решающего превосходства в живой силе и технике, а в крупнокалиберных и противотанковых орудиях даже уступали немцам в два-три раза! Зима, извечная союзница России, теперь, похоже, отворачивалась от нее. Поля, леса, дороги замело снегами. Ударили небывалые морозы. Советским войскам наступать в январе 42-го было куда тяжелее, чем немецким в ноябре 41-го. О глубоких и стремительных танковых прорывах не могло быть и речи. Да и самих танков явно недоставало, чтобы формировать мощные ударные соединения, подобные немецким. Оставалось надеяться на матушку-пехоту и конницу. Но главное — на отвоеванную с таким трудом инициативу, позволявшую навязывать свою волю противнику.
Первые же удары нового советского наступления под Москвой поставили вермахт на грань катастрофы. В академически бесстрастном дневнике начальника Генштаба сухопутных войск Германии Ф. Гальдера замелькали эмоциональные восклицания: «Очень трудный день!», «Обстановка требует принятия серьезных и срочных решений!», «Наиболее трудный день!»...
Продолжение следует
Борис Арсеньев, сборник «Якиманка. Военные судьбы», часть первая «Полководцы»©
